Размер моей ноги, обутой в специальный английский сапог для верховой езды, можно установить с точностью до десятых долей миллиметра по рельефному отпечатку на твоей цилиндрической кисти. Я долго удерживал эту почти детскую, невесомую ручку прижатой к дощатому полу конюшни. Я чувствовал твое недоумение и желание возразить, но продолжал увеличивать давление на ногу.

Тебе мешала не боль, а мысль о том, что ты так и не сумела подобрать ту веточку сирени, которой страстно желала украсить тело новорожденного скарабея.

Девочка, женщина, к чему тебе эта сладкая мука, зачем ты набила мертвыми моллюсками свою жаркую сумку? И эти слепые половинки, как фасетные линзы гигантского муравьеда, и жребий Танатоса, брошенный между ними на растерзание ядовитых струй. Не плачь, твой фехтовальщик губами, безжалостный палач козлиного молока, уже давно забыл о проклятии мерзкой старухи, чье шестиконечное лоно извергло меня прямо в твой полуотверзтый рот. И теперь только пульсация лимфы между двумя вспышками боли и змеиная ловкость объятий, склеивших намертво два покалеченных тела.

Конюхи дремлют в потных камзолах. Между полом и подошвой моего сапога уже не только твоя рука, я забрал в это укрытие всю тебя с аккуратными завитками волос на макушке и прозрачными оконечностями ребер. По шпорам ползет паук. В книге, которую я держу на весу, вместо букв, жадные слезы. Не плачь, моя янтарная матрица! Я храню как бесценный дар четыре бородавки твоей набожной и черствой тетки. Ношу их, завернутыми в сафьяновый платок, в нагрудном кармане Френча.

Это безмолвное счастье позволено только нам. Вечерами, слушая жужжание прялки, я стану тихо молиться ниспослать тебе дорогу и счастье.

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную.
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.


Челябинск – Баден-Баден, апрель 1945 год.