Она была ещё той дрючкой - оросив слюнями трущихся в очереди, я принялся изучать её формы и содержание.
К сожалению, мою инвалидную коляску окружали драйверы, фифочку же окольцевали подворотные и поддверные гопники. Чтобы почесаться крылышками носа, нужно было прорывать кольца блокады и пересекать рычащую полосатую магистраль, а на это пошли бы единицы.
Словом и делом, я вышвырнул из головы кобелиный формализм, попав этой хреновиной в лузгающего SIMечки гопника. Тот зарычал движками и бросился на мою коляску, как на постель с любовницей, но в этот миг один из баалов Вишну - в простонародье называемых вышибалами – втолкнул меня в клуб.
По-звериному принюхавшись, я устремил коляску к одной из тех гламурных красоток, любящих постоять на динамических каблуках и дернуть на шару бокальчик-другой дорогущего гудини.
Я подъехал на понтах к барной стойке и прогорланил самой высокой тусовщице, чтобы она поскорее складывала свои ходули. Можно было не кричать: спустив пару мгновений на тормозах, гламурная девица уже стояла на коленных чашечках терпения, её прикладные ногти расчесывали волоски моих ноздрей, а накачанные силиконом губы и вытатуированные по центру лба брови явственно требовали заправки.
Я приказал бармену нацедить бокал гудини.
Легкие треки, наполнявшие до сих пор Амели-клаб, вдруг потяжелели и зациклились. На арене нарисовался драйв-идол Себа Обелиск, и музыка заставила вибрировать стены.
Мне стало почти хорошо. Откинувшись на спинку инвалидной коляски, я задрыгался непослушным телом под драйвтекковые гимны. Прижавшись ко мне, барышня защекотала ушные раковины лживыми любовными речами и жарким дыханием, однако, как бы она не старалась, бабок на новый бокал гудини у меня не было.
Немудрено, что очень скоро я остался один на один с музыкой.
- Пабакалу? – пробился сквозь текстовые семплы Обелиска звонкий голосок.
Прямо передо мной колыхалась сетка с грудями – это была та самая фифа, на которую я западал у входа.
Я судорожно сглотнул и решительно кивнул, хотя платить мне уже было нечем.
- Два гудини, - крикнула цыпка бармену.
Не успел я глазом повести по её римским холмам и тирренским впадинам, как в моих клешнях оказался бокал с синим напитком – ядреной настойкой коннотли на громе. В губы тут же впились жала скорпионов, нёбо обожгло огнем и мечом, а острый как шило язык оказался парализован и деморализован.
- Ну как, рульно? – провизжала она, шлепаясь грудью на мое плечо. – Я грю, рульно тебе? – Она потерлась о футболку с профилем Марио Пуссина, вязкий драйвтекк которого вдруг заквакал на клубящихся драйверов.
- Ы-ыгы. - Я качнул непослушной башней. – Но по чему кочану?
- Тумачного! – проорала она, неприлично заржав как лошадь.
Благодаря этому немелодичному звуку мне удалось ненадолго разорвать пелену алкогольного тумана и постичь смысл происходящего.
Передо мной стояла Восьминогая Слейпнирша - первая кобылка гнилого гопника Арка Тумачного. Чтобы не разводить краски и пустые разговоры, отмечу, что в свое время мы с ним не поделили как горе, так и радость, из-за чего наши отношения накрылись.
Короче, мне казалось, что после того как я столкнул Аркадия в пропасть, а его братаны покусились на мои свежевыбритые ноги, мы с Тумачным в минометном расчете. Но появление Слейпнирши утверждало обратное.
- Земля ему пером и пухом, - заявил я, выдавив со слезами несколько прыщей. – Тумачный был человек.
Изучив бревна в прозрачных глазах настороженной фифы, я влил в рот остаток жгущего гудини и собрался уходить, позабыв о коляске и своей неспортивной форме.
- Ты не поэл, чуввак! - она испытала на прочность барабанные и трубные перепонки. – Ща мы устроим движ, как реальные пацаны.
Мои возражения заглушились семплами Себы Обелиска, который вновь материализовался у алтаря и теперь приглашал драйверов в долгое ночное путешествие.
Сидя в толкаемой Слейпниршей коляске, я стал дергаться под музыку.
Достигнув танцпола, мы врезались в море дрыгающихся тел и мельтешащих конечностей. Каждый клочок пространства буквально кишел драйверами, но это не останавливало кобылу Тумачного.
- Даррогу! Даррогу! Опля, - верещала она, направляя кресло-каталку к джедайской арене.
- Слейпнирша, Слейпнирша, - роптали сзади.
Гипнотическая композиция Себы Обелиска кристальной водой затекала во все скважины, отверстия и поры тела, звук птицей избивал душу, световые сверхвспышки свехстарых и сверхновых подчистую выжигали мозг.
- За мной, драйверы, - неожиданно сказал Обелиск и ступил на драйвтекковую тропу, бегущую как эскалатор.
И мы вышли из тени: я – на своих двоих, Слейпнирша – на восьмерых ногах, другие клабберы - на богом данных конечностях.
Борясь с морскими волнениями души, мы вытолкнули свои непослушные телеса на тропу и устремились в тропосферу – там уже слышались небесные свистелки и гуделки. Вверху, под птичьи переливы из пустого в порожнее, раздавался вширь и вкось непревзойденный джедай Обелиск. Его пальцы наяривали серебряные аккорды на синтезаторе первого и последнего поколения, изо рта вылетали ревущие грифоны, а сердце гремело барабанами йоруба.
Сосисясь и сарделясь под треки драйвтекка, позволяя себе лишние шалости, такие как теночтитлаянье и кетцалькование, иначе говоря – сплетая венки из натянутых улыбок и косы из половых и потолочных членов речи, мы неслись в горние эмпиреи.
- А меня привезли сюда на катафалке! – вдруг прорычал кто-то сбоку.
Я сразу же узнал этот кованый в клановой войне голос, шантажировавший меня в страшных снах.
Оттолкнув севшую на хвост Слейпниршу, я побежал по ступенькам, обернулся и вылупил глаза как яйца.
За спиной стоял Аркадий Тумачный - великий гопниковский селекционер, граф местных наркобаронов и отец городской проституции. Негодяй, заслуженно полетевший в бездонную пропасть без крыльев и парашюта.
- Охрененно полетал, - сказал он, и я понял, что озвучил свои мысли.
Аркадий хотел было добавить парочку ругательств, но его слова снесло бешеным звуковым вихрем. Воспользовавшись замешательством, я ломанулся вверх, туда, где жёг Себа Обелиск, раздавшийся в талии до размеров Луны.
Что есть духу я мчался по тропе, а мое сердце билось в такт тропосферной драм-машине. Четыре бита – четыре ступеньки, вдох-выдох. Передо мной был только драйв-идол, проигрывающий сейчас быстрые арпеджио.
Вдруг две пары плутоновых подковок Слейпнирши ударили в литавры моих заплечных лопаток. Подстреленно рухнув на эскалатор, я раскроил губы по выкройке – кровь брызнула на лакированные туфты Тумачного, изношенные до черных дыр.
- Уму ни пасти жима! - сказала восьминогая красавица. – А нефиговый у нас калека.
- Да и у тебя было поменьше копыт, - простонал я и так лягнул Тумачного, что у того прорезалось красно-, желто- и зеленоречие.
- Я долго и коротко думал всеми местами, - сказал он, – и решил поддержать наши шатающиеся отношения. Раньше всякое бывало, случались разные небылицы, из которых блатные нынче клепают песни о дрогнувшей очковой змее, озоновой дыре и тумачных лебедях. Но кому, как не нам, знать, что ты не змея, что озон в страхосфере спер вовсе не я, а твой любимый джедай Пуссин нагло попирает основы драйвтекка.
- Врешь! – Я приподнялся на локте и зачвякал расквашенной губой.
- Я пытался объяснить это ещё на Виниловой скале, но у кого-то сдали нервы.
- Чушь кошачья!
- А ты посчитай, – масляно ухмыльнулся Тумачный. – Посчитай число битов в блоке и количество ударов в минуту. Что, слабо? Сам же знаешь, у него спятившие ударные, а мелодику штормит во все стороны света. Спецэффекты, конечно, недурственные, но мы должны осознавать, что Пуссин пускает попкорн в глаза. Прогрессив-драйвтекк, тысячу раз ха! Одно старье ремикшированое. Прокрученное шиворот навыворот через хорус…
Извернувшись и надувшись, словно очковая змея, я попытался ужалить Тумачного прямо в сердце, но матерый гопник, подобно очковому медведю, тут же наступил мне на ухо.
- Чувак, ты ведешься на понты прогрессивщиков! - продолжал Тумачный, словам которого я верил всё больше. – Хотя черт с этими стилями. Пусть тешатся чем угодно, лишь бы никого не покалечили. Но, увы, вскоре кое-кто пострадает.
Аркадий кивнул головой вверх. Я погнался за его взглядом и наткнулся на звездно сияющего Обелиска.
- Его музон ведь тоже вставляет тебя не на пять копеек?
Я замотал моталкой, мол, что ты, речь не о копейках – Себа Обелиск для меня всё равно, что Отец Небесный.
- Так вот, скоро твоего бога так долбанет током, что он тридцать первым МиГом умчится за облака. Наш многоуважаемый прогрессивщик Марио Пуссин уже подцепил провод на трансформатор усилка и вывел фазу на джедайский пульт. Осталось только плеснуть воды под ноги Обелиску – и драйв-идол будет жечь исключительно в тропосфере.
Я завыл как собака по покойнику, хотя Себастьян всё ещё был с нами.
- Нет, - заявил я, поднимаясь с окровавленных ступенек, точно боксер после нокдауна. – Черта с два! Я не допущу! Я ему не позволю.
- Я знал, что не зря вырвал тебя из Амели-клаба, - довольно произнес Тумачный, спрыгивая с эскалатора. – Действуй!
Я молниеносно спустил франтовские лонгшорты и забрался на Восьминогую Слейпниршу. Стоная и повизгивая в унисон пси-звукам, раскачиваясь в такт драйвтекковому ритму, мы стремительно ублажили томящиеся тела на глазах у теночтитлающих драйверов, и только затем устало поскакали вниз по тропинке, в сторону грешной земли…
Визг недорезанного кабана оторвал мою нетрезвую морду от барной стойки. Я вперил непослушный взгляд сначала в краснощекого бармена, разбалтывающего сплетни, коннотлю и гром, потом – в пышную грудь Слейпнирши и наконец вонзил свое зрение туда, откуда донесся пронзительный звук.
Вы не поверите: слева стоял раздерганный джедай Пуссин. Руки прогрессивщика тянулись к бокалу гудини, коленки гнули свое, а черты лица были оккупированы нервными помехами.
Ядреный гудини! Вот, что он выльет под ноги Обелиску, крутящему сейчас ручки джедайского пульта, к которому уже подведена фаза.
Я схватил Слейпниршу за покатые плечи и что есть силы потряс фасад, стараясь вывести её из полудремы.
- Слы, чуввак, - пробормотала она, - отввянь.
Возиться с кобылой Тумачного было некогда. Я кинул свое тело к инвалидной коляске, однако на полпути остолбенел, хлопнул в ладоши и принялся отбивать чечетку.
Просто невероятно – я стоял на своих двоих!
На радостях я погнался за Пуссиным, несущим дорогущую выпивку джедаям.
Ну уж нет: Себа Обеслиск будет жить! Пуссин никому не омрачит эту ночь.
Разбросав клабберов, подвернувшихся под горячую, будто греческий огонь, руку, я в два-три счета догнал трясущегося от ухабов волнения джедая и отобрал у него напиток.
Хукнув на приближающихся баалов Вишну, я осушил бокал и с чувством выполненного долга рухнул на пол.
- Твое здоровье, Себа Обелиск, - промямлил я, вырубая процессоры.
Через миг я вновь оказался на тропе, уходившей в тропосферу, где жег драйв-идол. На тропе с клубящимися драйверами, жирно улыбающимся Тумачным и сказочно прекрасной Слейпниршей.
Многоуважаемые хуяторы! Большая просьба, не читайте прозу Владимира Сорокина! Или не пишите! Ибо разрушительное воздействие её на вашу нестабиныую психику сопостовимо с водействием Чернобыльской аварии на фауну Припяти. Одни крокозябры получаются. Автор потужно и неумело пытается стебаться, что на фоне его слабого владения русским языком выглядит, как призыв к эвтанзии.
21.10.2009 13:57:18
№8
Для №7 Виниту Инчучунович (21.10.2009 12:16:31):
Вам это кажется похожим на прозу Сорокина?
21.10.2009 13:58:09
№9
Для №5 Налей Блидям (21.10.2009 10:09:56):
Да у меня всегда.
21.10.2009 20:06:32
№10
Для №8 Сергей (21.10.2009 13:57:18):
Сережа, ты - очень изобретательный писатель.
можно ли сказать, что это - плохо? конечно - нет.
и то, что ты владеешь формой и словом - однозначно.
21.10.2009 22:16:54
№11
А мне нравицца.
Нет, не поймите меня превратно.
Нравицца не то, что написано выше. То что выше это просто бред.
Мне нравицца такое непринужденное апщение типо двух всепонимающих песателей, один ис каторых накропал заумную хуйню, а другой типо похваливает, типо пешы ищо.
Типо вот я щас токо с деламе разберусь и ищо такую жэ хуйню напешу.
Да нет проблем, пишите же конечно.
Вопрос вот только для кого?
Есть такая старая хохляцкая пестня:
*Сам пью сам гуляю
Сам стэлюся сам лягаю...*
