Самосвал :: Чёрный Аббат :: Республика Гондурас

После слова «замочим» фигуры от первой до четвертой начинают шевелиться и скулить, но брат смотрит мне в лицо, и беспокоится. Все, все, даю я понять, и отхожу чуть в сторону. После чего бросаюсь к одному из тел, и начинаю, рыча, бить ногами в живот, пока ногу не сводит судорогой, и тогда я, схватив какую-то острую железяку, бью себя изо всех сил в сердце. Они хотели отобрать у меня тебя. Я убил нас. Я убил нас. Я не хочу жить. Я хочу умереть.

Мне больно, мне больно, мне больно, больно, мне больно...

Меня бьют по затылку и я выключаюсь.

ххх

Удивительное дело. Когда умираешь, тебе видятся самые обычные вещи. Нет никакого рая из облаков и сахарной ваты, и ангелочков нет, и прозрачных фигур нет, ни фейерверков, ни архангела Гавриила, ни матрицы, ничего нет - в общем, кинематограф облажался. А вот дешевые романы нет. Потому что когда я умер, все случилось так, как описывают в тех самых дешевых романах. Я просто встал, и увидел себя, лежащим на диване. Себя мертвого и мертвого ребенка. Между прочим, Матвей тоже встал.

Мы поглядели на себя лежащих, и прошлись по комнатам. Все было, как когда мы уснули. Мы с Матвеем молчим, и мне интересно: это все, или все – таки есть кто-то, кто все это устроил, создал и прочее. По идее, сейчас в коридоре должен сидеть Сатана. Что меня утешает, ребенок вентиль не открывал, стало быть...

И тут до меня доходит.

Стало быть, нас разлучат.

Я совершил самоубийство, и убийство. Мне при любом раскладе – в ад. Ребенку – в рай. Стало быть, Матвей, мы все равно проиграли. Нас все равно разлучают. Я гляжу на Матвея, и вижу, что он понимает. Лицо у ребенка необычайно грустное. Я беру его на руки, легко, необычайно легко, он не весит ни грамма, и мы, последний раз взглянув на лежащие тела, выходим из дома, обнаженные, мертвые, и, пожалуй, несчастные. Увы, в коридоре нет никого. Ни посланников, ни ангелов, ни демонов. Неужели пронесет, думаю я, но заставляю себя не надеяться. Я все равно проиграю, потому что я неудачник. Хоть и храбрюсь. Ты была права, Оксана. Кстати, где ты? Могла бы и идти уже навстречу нам. Ну, облегченно вздыхаю я, хоть с этим легче. Наверняка ребенок останется с матерью. Значит, мальчик, хоть мы и не увидимся, но все же ты не пропадешь без меня.

Матвей тянет ко мне руки: это значит, что он хочет наверх.

Я поднимаю его, и он обхватывает мою шею. Мы спускаемся на первый этаж, и я уже отчаиваюсь увидеть Бога. Как вдруг вижу, что он все-таки был. Оставил нам записку. Мы с Матвеем, держась за руки, подходим к двери и читаем. Дорогие Вова и Матвейка...

«Служба «Молдова-газ» сообщает, что сегодня, в период с 11.00 до 15.00 в Вашем доме будет отсутствовать газ по причине технических работ, которые проводятся в соответствии с генеральным планом развития газовых сетей города...»

Дверь подъезда распахивается, и перед нами предстает, стоя перед порогом, весь в обрамлении света, леопард-на-бицепсе с каким-то чмырем из суда.

 Я же вам говорил, что он на голову трахнутый! - орет претендент на отцовство. - Вы только поглядите! Выводит ребенка из дому, а оба голые!!!

Я чудом успеваю захлопнуть дверь перед ними, и, вскинув Матвея на плечо, несусь в квартиру. Запираю засов, и раздается звонок.

 Бля, я только на неделю собрался к морю! У меня никаких дел там! - возмущается, не представившись, не поздоровавшись и не спросив, как дела, мой двоюродный братец. - А эти чмыри не дают мне визу! Я говорю у меня брат журналист с именем...
 Слушай, - плача, говорю я. - Ты можешь приехать? Прямо сейчас. Пожалуйста.
 Что такое? - недовольно говорит он.
 Бля, умоляю, - рыдаю я.
 Я вообще-то занят, - бурчит он.
 Тут дело на десять штук, - говорю я.
 Сейчас приеду, - тянет он.
 Спасибо, - говорю я.

На кухне раздается шипение. Дали газ. Я бегу к духовке и перекрываю вентиль.

ххх

К вечеру мы полюбовно ладим. Леопард-на-бицепсе подписывает отказ от претензий, ему на месте гипсуют и бинтуют ноги, и вручают билеты, купленные на его же деньги, братов знакомый из прокуратуры привозит решение суда о подтверждении прав отцовства, мегеры уже даже не плачут, а просто испуганно жмутся, когда кто-то приближается к ним ближе чем на метр. Все мы в крови, все еле живы, все перепуганы и все очень устали.

 Если, - объясняет брат, - подобная проблемы возникнет перед ним еще раз. Вы все - покойники. И знаете, почему?
 Нет, - хором и дружно, потому что их дрессировали весь день, отвечают пострадавшие.
 Вовсе не потому, что он крутой, - говорит брат.
 Ни хера он не крутой, - морщится брат.
 Слабонервный человек, - машет рукой брат.
 Слабак, - кривится брат.
 Человек бля искусства, - сплевывает брат.
 Но вы будете покойники, - объясняет брат.
 Потому что он нам за это уже заплатил.
 Немного, - кивает брат. - Да, немного.
 Но ведь и он мне не вода на киселе бля, - уточняет брат.
 А, пусть и двоюродный, но - брат! - заканчивает брат.
 Понятно? - спрашивает брат.
 Понятно, - хором отвечают все, и даже я почему-то.

Уже смеркается. Я, совершенно ослабший, иду к машине, и принимаю на руки Матвея. Решение суда в нагрудном кармане. Можешь порвать его на хер, советует кто-то из солидных мужчин. Тебя по любэ никто не тронет теперь. Понял? Понял. Подходит брат. Треплет Матвея по голове. Мальчика пора стричь, думаю я. Волосы уже на уши спускаются. Брат кашляет.

 Ну, - смотрит он куда-то, - чего у нас там?
 В смысле? - тупо спрашиваю я.
 Деньги, - говорит он.
 А! - восклицаю я, и торопливо вынимаю конверт.
 Ага, - берет он его так, будто и не взял. - Тут десять?
 Пять.
 В смысле?
 Это все, что есть.
 Ты серьезно?
 Богом клянусь, - говорю я.
 Ты говорил десять, - говорит он.
 Я оговорился, - говорю я.
 Да? - наклоняет голову он.
 Клянусь, - устало вру я. - У меня ни копейки нет. Не знаю, на что ужин покупать. Просто оговорился. В шоке был. Меня трясло. Ты видел.
 Ясно, - говорит он. - Славный малый.
 Ага, - говорю я. - Слушай.
 Ну? - спрашивает он.
 Есть тут еще один мудак, - говорю я, вспомнив доктора, - в поликлинике бля.
 За пятьсот баксов я ему жопу на глаз натяну, - улыбается брат. - Ты же мой брат!
 Ладно, если что, я обращусь, - быстро передумываю я.
 Слушай, еще вопрос, - говорю я.
 Ну? - спрашивает он.
 Дай пару сотен, - говорю я. - Мне ребенка кормить не на что.
 Я бы рад, - говорит он.
 Да сам на мели, - говорит брат.
 Могу одолжить, - говорит он.
 У тебя одалживать себе дороже, - смеюсь я. - Потом всю жизнь проценты отдавать.
 Ага, - смеется он.
 Я бы и эти не взял, - говорит он.
 Но перед людьми неудобно, - оправдывается он.
 Совсем что ли, даром... - извиняется он.
 Ты готов был убить их? - спрашивает брат.
 Да, - говорю я.
 Ради чего ты был готов это сделать? - спрашивает он.
 В смысле? - переспрашиваю я.
 Литератор херов, ради кого ты собирался убить их всех? - раздраженно спрашивает брат.
 Ладно, - говорю я.
 Ради ребенка, - говорю я.
 Вот теперь ты понимаешь, что такое семья? - спрашивает он.
 Да, - говорю я.
 Ну так позвони матери, - говорит он.
 Ладно, - говорю я.
 Не ладно, а позвони, - говорит он.
 Да понял я! - раздраженно говорю я, и позже и правда звоню.

Матвей соскальзывает у меня с рук, подходит к ноге брата, и восторженно, потому что никогда не видел таких больших мужчин, говорит:

 У-у-у-уа!!!

Брат улыбается, треплет его по голове, и разрывает конверт. Вынимает купюру в сто долларов, - и это все, на что ты расщедрился из пяти-то тысяч, думаю я, - и сует Матвею.

 Спасибо, - говорю я.
 На мороженое, - застенчиво говорит брат.
 Се! - ласково говорит Матвей, потрогав банкноту.
 Что? - спрашивает брат.
 Деньги, - устало перевожу я.
 Ага, - улыбается брат, и засовывает деньги ребенку в карман.
 Се! - говорит брат. - Се, бродяга!

Матвей смотрит на него с восхищением.

Продолжение следует.