Быть бескорыстным рыцарем науки далеко не просто. В тернистых дебрях познания, в сумерках довлеющих над пытливым умом энтузиаста домыслов и предрассудков, так легко сбиться с еле заметной извилистой тропинки, единственно ведущей к животворному источнику истины. Так и Палыч – заплутав в хитросплетении собственных гипотез и предположений, как-то вдруг сник, пал духом. А что делает павший духом боец? Такой боец поднимает руки и идёт сдаваться. Только однорукие, такие, как палычев дед-фронтовик, бьются до конца с МАЗами. У них просто нет такой возможности – вскинуть две руки вверх. А без обеих поднятых рук кто ж поверит, что солдат сдаётся? Мудаков нет, блять…
Сдаются неудавшиеся народные целители и самозваные эскулапы обычно до вульгарности просто – районному терапевту из поликлиники. И Палыч как-то утром засобирался по этому адресу. Но всё-таки в последний момент не удержался и прихватил с собой свои папки. Как герой-панфиловец, на всякий случай. Мол, если не получится сдаться, так хоть танки ихние повзрываю все нахуй.
Поднявшись до нужного этажа и найдя кабинет, Палыч кликнул крайнего и сел на свободное место на тоскливой в своей казённости райздравовской лавке. Прочитал на заветной двери:

«Терапевт Анищенко Ольга Ольговна.
Участок № 8
ул. Онищенко дома №45-67. Чётные с 8 до 13, нечётные с 15 до 21».
Очередь двигалась медленно. Часы шли, люди только прибавлялись.
- У меня талон на 19:45. Я по записи!
- Я работник здравоохранения! Мне положено без очереди!
- А я вот за гражданином в кофте сизой занимал. Ходил на флюорографию. После него и пойду…
- Ветераны ВОВ и труда без очереди! Не видал, что на стенке написано? Какого труда? А тебя ебёт? Руку тебе что ли сломать, пидар?
Только без двадцати десять лампочка «Войдите!» над кабинетом просигналила Палычу, что настал его черёд. Он пригладил шершавой, мозолистой ладонью жидкий свой, выцветший в цеху от пыли и копоти, чуб и несмело шагнул в кабинет.
За столом сидела девица лет двадцати восьми - тридцати, в дорогих, на вид, очках тонкой оправы и в белом халате. Склоняясь над историей болезни предшествующего пациента, писала что-то размашисто и обильно на пожухлых страничках карточки, время от времени замирая с ручкой в руке. Как шахматист Каспаров с проходной пешкой в тонких азербайджанских пальцах нервической руки, когда в гостинице «Спорт» на Ленинском проспекте в 1985-м году вся советская партийная машина в лице Карпова давила ему на мозг и нервы.

Не глядя на пациента, докторица Ольга мельком окинула тощую амбулаторную карту Палыча и ткнула кончиком ручки в сторону кушетки за ширмой:
- Первичный больной? Так… Раздевайтесь до пояса. Майку можно не снимать…
И опять, отбросив прядку упревших тёмных волос со лба, принялась строчить что-то на узких страничках документа.
Палыч обречённо прошёл в указанном направлении и снял фуфайку. Маек он не носил никогда. Зато носил тельняшку с чёрными полосками «Речфлота» и сатиновые чёрные же трусы, три десятка которых покупала ещё покойная старуха-мать в «Галантерее» на Добрынинской по случаю в 1982-м году.
Минут двадцать просидел он на кушетке, обшитой холодным и жёстким коричневым дермантином, покрытым в два слоя целлофановой плёнкой и казённой, со штампами Райздрава, простынёй.
Наконец, докторица бросила писать и прошла к больному, вставляя на ходу в уши наконечники стетофонендоскопа.
Обнаружив перед собой трикотажную чёрнополосую тельняшку вместо впалой чахоточной груди умирающего, недоумённо подняла на Палыча глаза:

- Вы…Вы на что жалуетесь?
- Да вот… - Палыч замялся, комкая в руках папки.
Не придумав, что бы ещё сказать, сунул пухлые тома в руки врачице.
- Не могу, доктор… Как раньше. Так было раньше! Так было!! Раньше... А сейчас… Поглядите, а? Может, микробы там? – Палыч заискивающе попытался пробиться своим отчаянным от боли и разочарования взглядом сквозь лёгкие, слегка тонированные, линзы очков в тонкой золотой оправе.
Докторша взяла в недоумении папки. Вернулась с ними обратно за стол, под мертвенный свет настольной лампы. Зашуршала файлами, откидывая привычными движениями прядку упрямых, слипшихся от пота, тёмных волос со лба. Время от времени она вынимала из файлов листы бумаги с разводами палычьего говна, внимательно и придирчиво изучала их на просвет.
- Интересно… Да…Да… Очень интересно… Какая динамика! Бумага разная… Голубая, блин! Вот на ней совсем не видно нихуя: это волосок из жопы, или шрам от геморроидального узла? - Как в сомнамбулическом трансе разговаривала она сама с собой.
- И давно это у Вас? – Как бы очнувшись от гипноза, докторица с интересом посмотрела на Палыча.
- Не знаю…Года три…Или восемь? – Вдруг смутился он. – А что это? Может мазью какой? Или припарки? Ромашка там…Чебрец…
- Чебрец? – Ольга встала решительно и указала на дермантиновую кушетку. – С чебрецом своим, больной, и с припарками бабушкиными вы скоро совсем срать бросите. А знаете, чем это грозит? Копротоксикоз, импотнеция, понос, вши! Хотите такого финала? Нет? Тогда примите колено-локтевую позу! Знаете, как? Вот и молодец! Ходили до меня к проктологу? И что он сказал?
- Ничего он не сказал. Не ходил я … Зачем?
- В самом деле – зачем? Тут проктологией и не пахнет…
Петрович почувствовал вдруг жаркое дыхание Ольги всеми волосками, обросшими непроходимыми джунглями его сфинктер.
« - А чем там пахнет?» - он не решился спросить, жмурясь от удовольствия, которое доставляло ему лёгкое девичье дыхание, обволакивавшее его измученное очко импульсами на «раз-два». Прохлада – жар, прохлада – жар…

Неожиданно, ставший уже привычным, ритм сбился.
Петровичу послышался вдруг сдавленный девичий смех.
- Что там, доктор? Глисты?
- Да нет, простите… Вспомнила вдруг про «гнида черножопая». Помните, в «Брат-1»? « Не брат ты мне, гнида черножопая…» У Вас тут такая чернота…На жопе…Ахахахаха!…Как у гниды прям этой!!…Ахахахаха!!! У чернажопой!!!!…
Петрович подтянул сатин резинкой трусов. Встал медленно и с дермантина, и с коленно-локтевой.
- Чернажопая? Я – гнида? Да я…Да мой отец был гагауз, понятно? Кто такой? Народ такой. Из Приднестровья. Ага. Хуй те в рыло – они «турки»! Не турки, а советские гагаузы. Многие были члены КПСС. В войну-то отец мальчишкой ещё самого Жукова видал, Георгия Константиновича, Маршала Победы! Когда тот на Виллисе по грунтовке, разбитой вражескими снарядами на Бердичев ехал мимо. С этим… генералом Ерёменко…А отец в придорожной пыли бежал. Босоногий, блять, между прочим! И без очков…А Вы…А ты… Сука… Сука ты, а не доктор! Ах ты, блидина! Гнида? Да сама ты гнида! Пезда в очках ты! Чернажопая…
Выходя из кабинета, Палыч громко хлопнул дверью.