Если уж зашла речь о мужчинах, стоит упомянуть и другого мачехиного «друга», некоего Иосифа Абрамовича Певзнера, с которым она вообще-то совсем немножечко побаловалась, потому что он, насколько я поняла, был весьма и весьма разборчив по огородной части. В смысле любил клубнику, но не любую, ага. Разбаловали его еврейки, точно. Он вообще был одним из тех редких евреев, которые в равной степени дружны и с деньгами, и с физкультурой, это в жизни не часто встретишь. К тому же в одном отделе с ним, насколько мне известно, мачеха не работала, и это тоже мешало им сблизиться. Где они познакомились – я не знаю, я сама впервые в жизни увидела его, когда мачеха потащила меня на его занятия по оздоровительной гимнастике, мне тогда было, по-моему, 16 лет. Мы с мачехой там занимались спортом под его руководством; потом мачеха перестала брать меня с собой и ходила одна – но не долго. Как я уже сказала, подтянутый и богатый Певзнер был в этом смысле очень избалован и, видимо, не нашёл в мачехе ничего особенного. Дело, похоже, окончилось пинком под целлюлитный зад.

«Дружила» мачеха также и с неким Веней Лукиным, весёлым и жизнерадостным евреем, с которым она вместе работала в минском ПКТИ (проектно-конструкторском технологическом институте). Мачеха работала там примерно до 1994-го года, а после перешла оттуда на Минский завод шестерён; тот, что выпускает шестерни для тракторов «Беларусь». Вы, наверно, слышали про эти тракторы; их ни одна страна, кроме русских, не желает покупать из-за их сами знаете какого качества. Не мудрено, впрочем, иметь такое качество, если на заводе всё решает КГБ. У палачей ведь совсем другая «технология». Ну так вот, про Лукина. Я его видела, когда приходила к мачехе в ПКТИ по каким-то её просьбам, сейчас уже не вспомню, каким именно. Веня мне внешне очень напоминал знаменитого Челентано из фильма «Водитель автобуса» – такой же чёрный, кучерявый и подвижный; и такой же задиристый и уверенный в себе. Мачеха отзывалась о нём тоже очень тепло, но без поволоки, как об Израилевиче; видимо, Янкель был этой сфере лучше. Ну да это их дело, ладно. Раз «старенький папуля» не возражал, то какой же тут грех? Никакого. О Лукине мачеха распространялась мало, поэтому каких-то деталей в отношении него привести не могу, я же всё пишу с её слов. Помню, говорила про него, что он едкий и циничный – но симпатичный! Я как ни приходила к ней в ПКТИ, так этот Веня обязательно откуда-то выбегал – словно спрыгивал с гардин – и начинал хохотать, смеяться, тормошить, одурачивать… Этакий весельчак. А вокруг мачехи он чуть ли не в присядку ходил, только картуза не хватало. Мачеха прямо таяла, хотя я стояла рядом; было видно, что ей очень приятно – ведь «старенький папуля» был на семь лет её старше и не умел так плясать, а если всё же пытался, то после него всегда оставалась кучка песка.

Что касается женщин, с которыми дружила и поддруживала моя мачеха, то их было так много, что я даже и не знаю, с кого именно начать. Можно, наверное, открыть список с некой Тани Фай (Татьяны Михайловны), пожалуй, самой близкой из всех её еврейских подруг, с которой она дружит бог знает с каких времён. Эта Таня и моя мачеха, при всей их внешней несхожести, удивительно похожи друг на друга внутренне – и по распущенности, и по страстной любви и тяге к Израилю (об этом я сейчас напишу), и даже вот по какой-то манере держаться и пресловутому «чувству превосходства». Ловкая Таня была замужем аж за тремя евреями поочерёдно (с третьим жила не расписавшись) – и ни с кем не ужилась, у всех находила изъяны, вот она такая, да. Первый её муж, Семён Фай, давным-давно в Израиле, там же живёт и их общая с Таней дочь Каролина. От второго мужа Вовы Таня родила сына Стасика; этот Стасик, по слухам, пока ещё живёт с ней (а может, уже вырос и уехал в Израиль, я не знаю); и только третий Танин муж, некий Боря Марголин, в отличие от первых двух не был обойдён вниманием чекистов и по их приказу тоже делал мне гадости, поэтому мне есть что о нём написать.

Он приходил к нам, и не один раз, его приводила Таня, я помню его очень хорошо. Он был среднего роста, сухощавый и какой-то по жизни вялый, ватный, ни рыба и ни мясо. Никакой, одним словом. Когда они с Таней сошлись, Тане было под пятьдесят лет, а ему даже под шестьдесят, т.е. он уже был, можно сказать, старый, а Тане, насколько я поняла из острот мачехи, надо было «давай и давай». Мачеха мне много (и с гаденькой улыбкой) рассказывала о своей лучшей подруге (видимо, с её слов); и про стимуляторы, и про многое другое, но я не хочу здесь заниматься бабьими сплетнями, это их личная жизнь; скажу только, что бедный Боря не выдержал темперамента жены, взял да и умер. Вот так вот бывает, да. Мне искренне его жалко, хоть он был и чекистский провокатор, я без шуток вам это говорю, я не притворяюсь. Кстати, видели бы вы, что случилось после его смерти! Был страшный, страшный скандал (это мне мачеха рассказывала); родственники Бори яростно обвиняли Таню в том, что она его «заездила» (правда, они употребляли другой глагол, матерный); ругали и проклинали её на все корки, обещали ей, что она об этом ещё пожалеет. Видите, изредка бывает, что и евреи меж собой грызутся. Но непробиваемая Таня не только не раскаялась в содеянном, но, более того, потребовала с Бориных родственников денежную компенсацию за то, что она за ним «ухаживала». (Ничего себе ухаживание! Ухаживала, ухаживала, да и уходила!). Конечно, вместо денег она получила фигу, но Таня не отступила, а принялась с ними то ли судиться, то ли ещё как-то, в-общем, требовала, чтобы ей передали в собственность одну из Бориных квартир. Однако евреи сгрудились и опять показали ей не буду говорить что. Так вот, ага. А что было дальше, я не знаю. Да и оно мне надо?

Да, давайте теперь ещё немножко про заезженного Борю, а то забуду. В-общем, чекисты задействовали его следующим образом: мачеха «любила» ему звонить – или он ей – когда я сочиняла стихи. Тут мне опять надо немного углубиться в детали, иначе читателю будет непонятно; в-общем, где-то с 16-ти или 17-ти лет я увлеклась написанием стихов и строчила их иногда по восемь опусов в день, да, было такое. Приходила со школы, кидала портфель и хваталась за стихи. К 2007-му году я написала примерно одну тысячу стихотворений, но потом бросила эту стихописанину, нет смысла их дальше писать, остыла, всё равно ведь все они валяются в столе, а в печать их никогда почему-то не брали (наверное, чекисты подсуетились). Уже и потерялись многие… Ну так вот, моя комната в то время была та, которая у нас со стеклянной дверью; эта дверь выходит на коридор, где стоит столик и на нём телефонный аппарат. Сейчас у мачехи радиотелефон, трубка от которого валяется по всей квартире, а в то время у нас был обычный аппарат, с проводом. И как только я садилась за стихи, неизменно звонил телефон, мачеха снимала трубку, садилась рядом на специальный к нему стульчик и начинала иногда целый час объяснять Боре Марголину, словно школьнику - балбесу, как рассчитать толщину зуба (они оба специалисты в сфере зубчатых передач). Бестолковый Боря, не тем будь помянут, видимо, страдал провалами памяти, потому что к следующей моей попытке сесть за стихи начисто эту формулу забывал, звонил снова, и бедной мачехе приходилось всё повторять заново. Через стеклянную дверь я смотрела на неё, а она на меня, и с её широкого курносого лица не сходила гаденькая улыбка…

Вот ещё, кстати, что тут можно вставить – рассказ о внешности моей мачехи. Моя мачеха – если кто не видел фотографию нашей группосемьи, помещённую вначале этой книги – моя мачеха внешне совершенно не похожа на еврейку. И по лицу, и по плечистой ширококостной фигуре она скорее типичная латышка или литовка, ага. Не скажешь про такую, что она – дщерь народа Израилева. У неё широкое плоское лицо, тяжёлая челюсть, курносый нос и светло-каштановые волосы – полная противоположность грацильным семитам… А поди ж ты! Кстати, и Таня Фай тоже курносая. Мне мачеха как-то однажды сказала (со смешком), что настоящие евреи – вовсе не чёрные и не курчавые, и если я так думаю, то глубоко заблуждаюсь. Настоящие евреи, наоборот, белые и с прямыми волосами – вот как она. А те евреи, что живут в Израиле – это не настоящие евреи, фу, ведь они почти все чёрные, а значит, смешаны с арабами (тут она брезгливо поморщилась). А вот она и её предки ни с кем не смешаны, абсолютно ни с кем; они – истинные евреи, голубая кровь, чистейшие и образцовые, знай, мол, наших…

И эта же самая мачеха в других ситуациях, когда была не среди евреев, например, в присутствии моего мужа, категорически отказывалась от того, что она – еврейка. С пеной у рта доказывала, что она – полька, а вовсе не боже ты упаси… Нет-нет-нет… Чур меня, чур!..

Ладно, я же начала рассказывать про Таню Фай, и опять сбилась с темы… Что ещё про Таню написать? А, про Израиль... В-общем, Таня Фай то ли после второго развода, то ли уже после смерти Бори ездила в Израиль и пыталась там остаться на ПМЖ (постоянное место жительства). Это мне опять мачеха рассказывала, угу. Они с мачехой даже в этом удивительно похожи друг на друга: они обе ВСЮ ЖИЗНЬ страстно мечтают уехать в Израиль; хоть тамошние евреи, по авторитетному заявлению моей мачехи, почти что и не евреи, потому как не настоящие (как бы второсортные, из подсобки). Но моей мачехе запрещают осуществить эту голубую мечту её чекистские хозяева (она же всё-таки «при исполнении» как-никак); а вот Тане Фай никто не мешал, и она туда ездила. И что же? Таня прожила в Израиле, по свидетельству моей мачехи, целых четыре года, даже открыла там свою кондитерскую где-то в закуточке; но израильтяне не только не признали её своей и не дали ПМЖ, но ещё и при выезде (по жалобам Тани) отобрали на таможне все заработанные шекели. Представляете? Вот это скандал так скандал!.. Не знаю, как такое могло случиться, но подозреваю, что израильский МОССАД знал про её шашни с КГБ; придрались, наверное, к какой-нибудь письменной закорючке, да и выдворили вон. Даже на войну с арабами не взяли, во-во. Не так-то просто поселиться в «обетованной», так-то вот… Грешниц туда не берут.

Но у ограбленной Тани, надо заметить, об Израиле остались только самые чистые и светлые воспоминания, словно о каком-то заоблачном недосягаемом рае, недоступном для неумыторылых грешников. Много лет после этого она уже в моём присутствии, захлёбываясь, рассказывала об Израиле моей мачехе; восторгалась, какая прекрасная это страна и какие прекрасные там живут люди; а в Белоруссии, по выражению Тани, «живут одни дебилы»! Помню, говорила нам, что если она всё-таки не получит какими-то хитрыми способами ПМЖ в Израиле (она делала ещё не одну попытку), то ляжет на могилу Бори Марголина и не сойдёт с того места. Я смотрела на неё с интересом и даже немножко с уважением… Подумайте, какая пылкая!.. Надо же!.. Огонь, а не еврейка!.. Надо было назвать её не Таня, а Юдифь (это по рассказу из Библии), ей бы больше подошло, ей богу!..

Ещё мне немножко импонировала в ней то, что лично мне она гадостей всё-таки не делала, в отличие от мачехи и подлого «папули». Пыталась, правда, слегка клеиться к моему мужу (видимо, по приказу чекистов), но она не одна была такая… Ага. Ну ладно. Хватит о ней. Кто там следующий «друг» нашей квартиры? То есть, я хотела сказать, «подруга»? А следующей… А следующей у нас идёт некая Валя Шелейко, тоже весьма стародавняя подруга (без кавычек) моей псевдоматери, которую я помню, наверное, лет с шести - семи или даже ещё раньше. Сейчас она, как и мачеха, состарилась, им обеим уже за шестьдесят лет, а в пору моего детства и отрочества это была весьма-весьма колоритная фигура, отличавшаяся прежде всего своей внешностью, по мачехиному выражению, «породистостью». Сейчас она уже вся как-то сникла, сгорбилась, поседела, посмурнела – а раньше… А вот раньше… Видели бы вы её раньше! Ещё одна Юдифь, честное слово! Ах, годы!.. Ах, годы, годы! Что вы делаете с евреями!..

Шелейка (мы её звали со склонениями) навещала нашу группосемью тоже весьма часто, не реже Тани Фай, навещала, я думаю, для того, чтобы посидеть и покурить с моими «родителями». Как сядут втроём, как запалят – дым получается коромыслом. Целые клубы валят, белые - белые, словно это костёр из мокрых листьев подожгли. Хоть топор вешай. Помню, ещё в дошкольном детстве мне бросилось в глаза и запомнилось на всю жизнь, что Шелейка курит как-то очень своеобразно, не так, как все. Она оттопыривает нижнюю губу, словно хочет поймать каплю дождя, и только потом выдувает дым, который идёт не вперёд, а вверх, и окуривает её горбатый нос, который на некоторое время становится почти невидимым. Про этот её нос даже мой еврейский «папуля» однажды с ехидцей заметил: «У Шелейки нос на двоих рос». Вообще по внешности она полная противоположность моей мачехе; внешность у неё типично семитская (по мачехиному выражению, «арабская»). Тем не менее мачеха всегда отрицала, что Шелейка – еврейка; злилась и могла даже обругать; яростно доказывала мне, что Шелейка – украинка, потому что «настоящие украинцы все чёрные и горбоносые». Ну, насчёт этого я не знаю, может, это и в самом деле так, не буду спорить, от себя добавлю лишь следующее. Я во время блуждания по Интернету не однажды натыкалась на сайты, где было чёрным по белому написано:

УКРАИНЕЦ! УБЕЙ КАЦАПА!

Не слабо, да? И что им только сделали эти «кацапы»? С тех пор, как они отделились от «кацапов», они являются самой нищей страной Европы и живут даже хуже, чем албанцы (в Европе это символ нищеты). У албанцев хоть у всех свои дома, и не лачуги притом, а у них? А они? Постоянно у врагов - кацапов нефть и газ униженно выпрашивают! Если кацап тебе враг, которого ты призываешь убить, что ж ты тогда у него то одно, то другое клянчишь? Вот гадкие какие люди, надо же!..

Так что может быть мачеха и не врала, и Шелейка и впрямь украинка, судя по тому, как вся эта братия относится к «кацапам». Этих несчастных бессильных «кацапов» они же сами в 1990-х годах и «приватизировали» (это культурная замена слова «ограбили»), вывезя из «Кацапии» на Запад более четырёхсот миллиардов долларов. А «кацапы» им и слова не сказали, хоть сами по сию пору и голодные, и почти голые, и живут в коммуналках. Русских проституток нынче экспортируют во все страны мира, больше из этой нищей страны уже нечего вывезти, всё разграблено дочиста. Так что я не буду утверждать наверняка, что Шелейка – еврейка, может, я и ошибаюсь. Может, мачеха и не врала, вполне такое допускаю.

Хотя, с другой стороны, мачеха и «папуля» всю свою жизнь дружили только с евреями и исключительно с евреями, я же знаю их как облупленных, прожив с ними тридцать лет в одной квартире. Вряд ли бы они стали долгие годы общаться с нееврейкой, им бы с ней было просто по-человечески неинтересно, вот как со мной, например. Со мной им не о чем поговорить (и мне с ними тоже), нет у нас ни взаимопонимания, ни общих интересов. Так что вопрос о национальности Шелейки оставляю открытым. Может, да, может, нет. Не буду утверждать наверняка.

Так. И что же о Шелейке написать? А, вот такой случай вспоминаю. Когда мне было восемь лет, Шелейка однажды села рядом со мной и стала не говорить, а шептать. Я спросила, почему она шепчет, что случилось. Шелейка прошептала в ответ, что у неё пропадает голос, а появляется он только тогда, когда она начинает злиться. Это, видимо, она так шутила, это у них такой своеобразный национальный юмор.

Сплетница - мачеха рассказывала о Шелейке следующее. Шелейка была замужем и родила от мужа двух сыновей, одного из них я видела, внешне это типичный «араб» (мачехина терминология). Эти её сыновья в подростковом возрасте якобы делились с матерью (т.е. с Шелейкой) своими мужскими победами; рассказывали ей, сколько «девок» они отымели, в какой позе они их отымели и в какое из девичьих отверстий это отымение происходило. Шелейка, в свою очередь, рассказывала об этом мачехе, а мачеха – мне. Моя мачеха, как все бляди, страшно любила подобные истории и очень их смаковала. Например, рассказывала мне, как однажды она пришла в гости к Шелейке и та в её присутствии спрашивала у своих сыновей, отправляющихся в женское общежитие:
- Одёжки взяли? (Т.е. презервативы взяли?)

Мачеха прямо цвела, рассказывая такие эпизоды. А я, со своей стороны, почтительно думала о Шелейке. Надо же, какая заботливая мать! Беспокоится, чтобы сыновья не разбрасывали даром «святое семя» по непотребным русским дыркам! Во как! Видали? Учитесь! Когда мачеха пересказывала мне эту историю, у неё замасливались глаза; чувствовалось, что она прямо таки возбуждается в сексуальном смысле. Наверное, представляла себя на месте этих шлюх, ага. Вот ведь какая. Нехорошая.

Но вообще-то, если откровенно, Шелейка из всей этой честной компании была не самой худшей, надо всё-таки быть объективными. Во-первых, она всю жизнь прожила с одним мужчиной и была, насколько я поняла, ему верна, иначе мачеха обязательно бы насплетничала. Она не была ни разведённой гулёной, как Таня Фай, ни замужней распутницей, как моя мачеха, ни в чём таком её нельзя упрекнуть, это факт. Во-вторых, она, похоже, искренне любила своих «арабских» сыновей, и они отвечали ей тем же; т.е. у неё была крепкая семья, чего не было ни у Тани Фай (которая Юдифь), ни тем более у моей мачехи. Ведь если сыновья и вправду делились с ней тем, о чём люди обычно молчат, то это всё-таки о чём-то говорит. Во всяком случае, Шелейка не стала бы ни обваривать им руки, ни прививать им плоскостопие и косоглазие, ни любоваться тем, как их избивают ногами белорусы – даже если бы ей, как моей мачехе, приказали это сделать горбоносые чекисты. То есть она была ЧЕЛОВЕЧНОЙ, вот что я хочу сказать, хотя бы по отношению к своим детям.

Теперь уже точно окончание следует. (прим.ред.)